Он опустил ладони на коленки Урсулы. Девочка заплакала.
— Вот почему я тебе все это рассказываю. Потому что, если ты кому-нибудь скажешь хоть слово, я знаю, как можно навредить тебе. Тебе и тем, кто тебя окружает. Понятно?
Урсула кивнула. Теперь она, по крайней мере, видела возможность остаться живой.
— Теперь я хочу, чтобы ты мне пообещала, что все это навсегда останется нашим секретом. И обещание должно быть честным… я не могу рисковать. Тебе понятно?
Обливаясь слезами, она снова кивнула:
— Обещаю, я никогда никому не скажу. Обещаю. Правда.
— Очень хорошо, — улыбнулся Киллиан. — Теперь я хочу, чтобы ты назвала мне три причины, чтобы я не выкинул тебя в окно.
Она смотрела с удивлением, не понимая его. Потом повторила:
— Я никому не скажу, честное слово.
— Да, Урсула, это я уже знаю. Но мне нужно понять, заслуживаешь ты жизни или нет. И убедить меня должна именно ты. Я могу назвать три причины, по которым тебя нужно сбросить из окна. А ты должна мне назвать три причины получше, чтобы я этого не сделал. Ясно?
Личико девочки исказилось гримасой ужаса. Ночной кошмар никак не заканчивался.
— Начинаем… Ты плохая. Ты врешь родителям. Без тебя мне будет лучше. Твоя очередь.
Она смотрела удивленно, как будто не верила, что все это происходит всерьез.
— Твоя очередь. — Тон Киллиан не допускал никаких сомнений.
Она снова заплакала, но опустила голову и сосредоточилась, как на экзамене. Потом подняла голову и ответила:
— Я слишком маленькая, чтобы умереть… Мои родители очень сильно расстроятся. И я могу измениться и стать хорошей.
В волнении и страхе она ждала приговора.
Киллиан выслушал ответ очень внимательно и серьезно. Но он его не убедил.
Девочка закрыла глаза, по щекам стекали слезы. Киллиан сжал ее колени:
— Не сопротивляйся, будет хуже.
Она вдруг снова открыла глаза и спросила:
— Можно поменять последнюю причину?
Киллиан удивился:
— Конечно.
Девочка глубоко вдохнула и выдала то, что могло стать последним шансом на спасение:
— Если ты меня сбросишь, полиция проведет расследование… Им покажется подозрительным, что в одном и том же доме… В общем, они тебя поймают.
Киллиан убрал руки с ее колен. Честно говоря, его не волновало, что его могут разоблачить, но он был впечатлен образом мыслей Урсулы. Он отступил и дал ей спуститься с подоконника.
Девочка смотрела на него. Счастливая и возбужденная оттого, что в последний момент смогла избежать смерти, она снова стала той Урсулой, которую он знал:
— Ага, я тебя поймала, придурок!
Киллиан посмотрел на нее очень серьезным, долгим взглядом. Эти слова ему совсем не понравились.
После долгого падения предмет разнес вдребезги лобовое стекло красного автомобиля, припаркованного, как всегда, у входа. Стеклышки разлетелись по тротуару. От удара сработала сигнализация нескольких машин.
Диспладении, завернутые в термостойкую ткань, вместе с комками земли катились по красному лаку европейского автомобиля.
В дверь позвонили в семь утра. Киллиан был готов: полностью оделся и сложил личные вещи в чемодан и пару коробок.
Он не удивился, увидев полицейского в форме, но не ожидал, что на пороге будет стоять еще и инспектор, который допрашивал его накануне.
— Вы и этим тоже занимаетесь? Актами вандализма?
Инспектор не понял вопроса:
— Я хотел бы задать еще несколько вопросов по поводу смерти мистера Куната.
Они пришли совсем не из-за его ночного хулиганства. Киллиан мгновенно понял, что все его гипотезы не выдерживают критики: полиция не поверила в самоубийство. Он пытался успокоить себя: «В тюрьме можно будет покончить со всем этим в любой момент». Сердце стучало как ненормальное.
— Можно войти?
Киллиан отстранился, пропуская обоих полицейских, и стоял у кровати, не решаясь сесть. Агент в форме ходил по квартире, осматривая каждую мелочь. Инспектор сразу обратил внимание на чемоданы:
— Вы уезжаете?
Вопрос напряг его. Было неприятно, что простую случайность, тот факт, что его уволили и он вынужден искать новое жилье, сейчас могут использовать против него, чтобы сделать его подозреваемым.
— Да, я вам уже говорил, меня уволили. Остался бы с удовольствием…
— Это так, вы мне говорили. — Полицейский улыбнулся. Еще одна попытка завоевать доверие, точно как вчера. — Думаю, нелегко сразу найти такое же хорошее место… Куда поедете?
— Пока поживу у матери.
— Хорошо. Побыть с семьей — это всегда хорошо, согласны?
— Согласен, хорошо… если ненадолго.
Инспектору понравился его ответ, но серьезность Киллиана заставила его снова стать официальным. В конце концов, этого требовала ситуация — ведь это они, полицейские, вторгались сейчас в его жизнь.
— Вы не очень хорошо выглядите. Не выспались?
Киллиан действительно плохо выглядел, под глазами проступили нездоровые темные круги. Врать было бессмысленно.
— У меня бессонница с самого детства.
— Моя бабушка всегда говорила, что хорошо спят только те, у кого чиста совесть.
— Это точно! — ответил Киллиан. — Так и есть! Когда мне было семь лет, я нарвал яблок во дворе у соседа и с тех пор плохо сплю.
Инспектор засмеялся, на этот раз убежденный ответом. Беззаботность консьержа он воспринял как необычное чувство юмора. И, не стирая с лица улыбки, начал первую атаку:
— В результате расследования обнаружилось, что в квартире очень много ваших отпечатков пальцев, причем… — он придал лицу странное выражение, будто хотел сказать, что эксперты ошиблись, — в самых неожиданных местах.